Воин кровавых времен - Страница 107

107

Ожидание. То, что традиция предписывает женщине. Ждать у очага. Вглядываться — не поднимая глаз. Бесконечно спорить с ничем. Думать, не имея надежды на озарение. Повторять слова сказанные и слова подразумеваемые. Вплетать намеки в заклинания, как будто точность и сила их боли в движениях ее души может добраться до сути мира и заставить его поддаться.

Шли дни, и казалось, будто Эсменет превратилась в недвижную точку массивного колеса событий, в единственное сооружение, уцелевшее после того, как схлынуло половодье. Палатки и шатры падали, словно саваны, в которые заворачивают мертвецов. Загружались огромные обозы. Повсюду до самого горизонта метались всадники в доспехах, разнося тайные послания и тягостные приказы. Огромные колонны строились на пастбище и под крики и пение гимнов уходили прочь.

Так же, как уходило лето.

А Эсменет сидела одна. Она смотрела, как ветер шевелит примятую траву. Смотрела, как пчелы носятся над вытоптанной равниной. Она сохраняла видимость покоя, какой сопровождается проходящее потрясение.

Эсменет сидела перед палаткой Ахкеймиона, спиной к их жалким пожиткам, лицом к зияющему, выжженному солнцем простору, и плакала — звала его по имени, как будто он мог прятаться за рощицей черных ив, чьи зеленые ветви качались сами по себе, словно под порывами разных ветров.

Она почти видела его, припавшего к земле за черным стволом.

«Вернись, Акка… Они все ушли. Опасность миновала».

День. Ночь.

Эсменет вела свое собственное безмолвное расследование, дознание без надежды получить ответ. Она много думала об умершей дочери и проводила запретные сравнения. Она спускалась к Семпису и смотрела на его черные воды, не понимая, то ли ей хочется пить, то ли утопиться. Она словно видела саму себя в отдалении, как она машет руками…

Одно тело — никакого тепла.

День. Ночь. Мгновение за мгновением.

Эсменет была шлюхой, а шлюхи умеют ждать. Терпение нескончаемого страстного желания. Ее дни змеились, словно слова на свитке длиною в жизнь, и каждое шептало одно и то же:

«Опасность миновала, любовь моя. Возвращайся».

Опасность миновала.

С тех пор как Найюр покинул лагерь Ксинема, он проводил дни почти так же, как раньше: либо совещаясь с Пройасом, либо выполняя его просьбы. За недели, прошедшие после поражения на Равнине Битвы, Скаур не терял времени. Он уступил земли, которые не мог удержать, — в них входил и северный берег Семписа. Он сжег все лодки, какие только сумел найти, чтобы помешать переправе армии айнрити, воздвиг сторожевые башни вдоль всего южного берега и собрал остатки своей армии. К счастью для шайгекцев и их новых хозяев-айнрити, он не стал жечь амбары и уничтожать при отступлении поля и сады. Вывод кианских войск с северного берега проходил очень продуманно. Скаур знал, что Хиннерет задержит Людей Бивня. Даже в Зиркирте, восемь лет назад, когда скюльвенды разбили фаним, те быстро оправились от поражения. Это был упорный и изобретательный народ.

Найюр знал, что Скаур пощадил северный берег потому, что собирался вернуть его себе.

И этот факт айнрити оказалось тяжеловато усвоить. Даже Пройас, во многом отбросивший дворянскую спесь и принявший опеку Найюра, не мог поверить, что кианцы все еще представляют собой реальную угрозу.

— Ты так уверен, что победишь? — спросил Найюр как-то вечером, ужиная наедине с принцем.

— Уверен? — переспросил Пройас.

— Конечно.

— Почему?

— Потому, что так хочет мой бог.

— А Скаур? Разве он не ответил бы точно так же? Брови Пройаса сперва поползли на лоб, потом сошлись у переносицы.

— Но дело не только в этом, скюльвенд. Сколько тысяч мы убили? Сколько ужаса вселили в их сердца?

— Слишком мало тысяч — и чересчур мало ужаса.

Найюр рассказал, как памятливцы читали наизусть рифмованные строки, посвященные каждой из нансурских колонн, истории, описывающие их эмблемы, оружие, манеру поведения в битве, чтобы, когда племена отправлялись в паломничество или на войну, они могли бы разобраться в построившемся для битвы нансурском войске.

— Вот почему Народ потерпел поражение при Кийуте, — сказал Найюр. — Конфас заставил свои колонны поменяться эмблемами; он рассказал нам лживую историю…

— Да любой дурак может разобраться в выстроенном войске противника! — выпалил Пройас.

Найюр пожал плечами.

— Тогда расскажи мне, какую историю ты прочел на Равнине Битвы?

Пройас пошел на попятный.

— Да откуда, черт подери, мне это знать? Я узнал лишь… — Я узнал их всех, — заявил Найюр. — Изо всех кианских великих Домов — а их немало — на равнине Менгедда против нас выступило лишь две трети. Из них некоторые, похоже, прислали чисто символические отряды — это зависело от того, сколько врагов Скаур успел нажить среди равных ему. После истребления Священного воинства простецов многие язычники, включая падираджу, несомненно, с презрением отнеслись к следующему Священному воинству…

— Но теперь… — произнес Пройас.

— Они не повторят своей ошибки. Они заключат соглашения с Гиргашем и Нильнамешем. Они вычистят все казармы, оседлают каждого коня, дадут оружие каждому сыну… Можешь не сомневаться — в этот самый момент они тысячами скачут к Шайгеку. На Священную войну они ответят джихадом.

После этого разговора Пройас стал все больше прислушиваться к предостережениям Найюра. На следующем совете, когда все Великие Имена, за исключением Конфаса, подняли Найюра вместе с его советами на смех, Пройас велел привести пленных, захваченных во время рейдов за реку. Они подтвердили все, о чем говорил Найюр. Через неделю, сказали эти бедолаги, сюда должны прибыть гранды из южных пустынь, даже из таких отдаленных краев, как Селеукара и Ненсифион. Похоже, некоторые из их имен были известны даже норсирайцам: Кинганьехои, прославленный сапатишах Эумарны, Имбейян, сапатишах Энатпанеи, и даже Дуньокша, деспотичный сапатишах, управлявший провинцией Амотеу.

107