«Нет».
Этого не может быть. Он не должен допустить этого.
— Поэтому вопрос следующий, — продолжал Ийок, — насколько далеко простирается твое безразличие? Справится ли оно с мучениями тех, кого ты любишь?
«Нет!»
— Я обнаружил, что драматические жесты наиболее эффективны вначале, пока субъект еще не сделался привычен ко всему… Потому, я думаю, мы начнем с выкалывания глаз.
Он нарисовал в воздухе круг указательным пальцем. Один из солдат-рабов, стоящих за спиной у Ксинема, ухватил его за волосы и рывком запрокинул голову, а потом занес сверкающий нож.
Ийок взглянул на Ахкеймиона, потом кивнул джаврегу. Тот ударил — почти осторожно, как будто ему нужно было нанизать на острие сливу, лежащую на блюде.
Ксинем пронзительно закричал. Полированная сталь вошла в глазную впадину.
Ахкеймион задохнулся от невероятности происходящего. Такое знакомое и такое дорогое лицо, тысячи раз дружески хмурившееся или печально улыбавшееся ему — и вот теперь, теперь…
Джаврег занес нож.
— Ксин!!! — хрипло крикнул Ахкеймион.
Но его тень прошептала:
«Я не знаю этого человека».
Тут заговорил Ийок.
— Ахкеймион. Ахкеймион! Выслушай меня внимательно, как чародей чародея. Мы оба знаем, что ты не выйдешь отсюда живым. Но здесь твой друг, Крийатес Ксинем…
— Умоляю! — завыл маршал. — Умоля-а-а-а-ю!
— Я, — продолжал Ийок, — Глава шпионов Багряных Шпилей. Ни больше и ни меньше. Я ничего не имею ни против тебя, ни против твоего друга. Мне не нужно ненавидеть тех, с кем я работаю. Если ты отдашь мне то, в чем нуждается моя школа, твой друг станет мне не нужен. Я прикажу, чтобы его расковали и отпустили. Я даю тебе слово мага…
Ахкеймион верил ему и отдал бы все, если бы мог. Но из его глаз смотрел колдун, умерший две тысячи лет назад, и он следил за происходящим с ужасающей бесстрастностью…
Ийок наблюдал за Ахкеймионом; его тонкая кожа влажно Поблескивала в неверном свете. Он зашипел и покачал головой.
— Какое фанатичное упрямство! Какая сила!
Облаченный в красное колдун повернулся и кивнул рабу-солдату, держащему Ксинема. — Не-е-ет! — провыл жалобный голос.
Незнакомец забился в агонии, пачкая себя.
«Я не знаю этого человека».
Безымянный рыжий кот застыл, припал к земле и навострил уши, не сводя глаз с засыпанной битым камнем улочки. Что-то кралось в тени, медленно, словно ящерица в холодное время… Внезапно непонятное существо метнулось через освещенное солнцем пыльное пространство. Кот прыгнул.
Вот уже пять лет он шлялся но трущобам Иотии, питался мышами, охотился на крыс и изредка, когда выпадал такой случай, подъедал оставленные людьми объедки. Однажды он даже сожрал труп сородича-кота, которого мальчишки сбросили с крыши.
А с недавних пор привык обедать мертвыми людьми.
Каждый день рыжий кот с величием, присущим его породе, рыскал, бежал, крался по одному и тому же маршруту. По улочкам за Агнотумским рынком, где крысы выискивали отбросы, вдоль разрушенной стены, где сухая трава приманивала мышей, мимо трактиров на Паннасе, через руины храма, а потом через запутанные щели между готовыми развалиться кенейскими домами, где какой-нибудь ребенок мог почесать его за ухом.
И с некоторых пор на этом маршруте стали попадаться мертвые люди.
А теперь — вот это существо…
Прячась за обломками, рыжий кот прокрался к затененному уголку, где исчезло непонятное существо. Он не был голоден. Ему просто хотелось посмотреть, что это такое.
А кроме того, он соскучился по вкусу живой, истекающей кровью добычи…
Сгорбившись у обожженной кирпичной стены, кот высунул голову из-за угла. Он неподвижно застыл, впитывая шепот мира своими усами…
Ни биения сердца, ни пронзительного крысиного писка, который способен был слышать он один.
Но что-то двигалось…
Кот прыгнул на неясный силуэт, выпустив когти. Он сбил фигурку с ног, всадив когти ей в спину, а зубы — в мягкую ткань горла. Вкус был неправильный. Запах был неправильный. Кот ощутил первый режущий удар, за ним — другой. Он рванул горло, стремясь добраться до мяса, до великолепного потока живой крови.
Но там ничего не было.
Еще один порез.
Рыжий кот отпустил существо и попытался убраться прочь, но его задние лапы подломились. Кот взвыл, скребя когтями по булыжникам.
Руки куклы сомкнулись на горле кота.
Вкус крови.
4111 год Бивня, конец осени, Карасканд
Расположенный на великом пути, связывающем народы юга Каратая с Шайгеком и Нансуром, Карасканд издревле занимал важное стратегическое положение. Все те товары, которые торговцы боялись доверить своенравным морям, — зеумские шелка, корица, перец и великолепные гобелены Нильнамеша, галеотские шерстяные ткани и прекрасное нансурское вино — все это проходило через базары Карасканда, и так было на протяжении тысячелетий.
Карасканд, бывший во времена Древней династии шайгекским аванпостом, вырос за прошедшие столетия и в краткие промежутки между владычеством великих народов правил собственной небольшой империей. Энатпанея была гористой страной, и лето здесь было засушливым, как в Каратае, а зима — дождливой, как в Эумарне. Карасканд стоял посреди Энатпанеи, раскинувшись на девяти холмах. Его могучие стены были возведены при Триамисе I, величайшем из кенейских аспект-императоров. Огромные рынки были устроены императором Боксариасом в те времена, когда Карасканд был одной из богатейших Провинций Кенейской империи. Подернутые дымкой башни и вместительные казармы Цитадели Пса, которую было видно с любого из девяти городских холмов, построили при воинственном Ксатантиусе, нансурском императоре, использовавшем Карасканд в качестве временной столицы в ходе бесконечных войн с Нильнамешем. А великолепный беломраморный дворец сапатишаха на Коленопреклоненном Холме был воздвигнут при Ферокаре I, самом яростном и самом благочестивом из падираджей древнего Киана.