Воин кровавых времен - Страница 45

И вдруг Найюр осознал, что он действительно поверил дунианину, поверил, что тот совершил ошибку.

Однако же такое случалось часто — верить и не верить одновременно. Найюру вспомнилось, как он слушал старого Хаюрута, памятливца утемотов, который в детстве учил его своим стихам. Вот только что Найюр плыл по степи с каким-нибудь героем вроде великого Утгая, а в следующий миг видел перед собой сломленного старика, перепившего гишрута и бормочущего фразы тысячелетней давности. Когда человек верит, это трогает его душу. Когда не верит — все остальное.

— Не все, что я говорю, — сказал дунианин, — обязательно является ложью, скюльвенд. Почему ты упорно считаешь, будто я обманываю тебя во всем?

— Потому что так ты ни в чем не сможешь меня обмануть.

Найюр ехал на фланге, чтобы избежать пыли, и посматривал на Пройаса и его свиту. Несмотря на великолепие нарядов, вид у кастовых дворян был мрачный. Они перешли горы Унарас через Врата Юга и вот теперь наконец-то ехали по землям язычников, по Гедее. Но они не испытывали ни ликования, ни уверенности. Два дня назад Пройас разослал несколько конных отрядов на поиски Саубона, галеотского принца. Нынешним утром кавалеристы лорда Ингиабана обнаружили воинов одного из этих отрядов мертвыми.

Гедея — во всяком случае здесь, в предгорьях Унарас, — была неуютным краем, сплошь состоящим из каменистых склонов и приземистых скал. Весенняя зелень уже начала выгорать под летним солнцем; свежими остались лишь рощи выносливых кедров. Небо напоминало бирюзовое плоское, сухое блюдо — совершенно не похожее на усыпанные облачками глубокие небеса Нансурии.

Грифы и вороны взмыли в воздух при их приближении.

Пройас выругался и натянул поводья.

— Что это значит? — поинтересовался он у Найюра. — Что Скаур умудрился зайти в тыл Саубону? Что фаним их окружили?

Найюр приставил ладонь ко лбу, закрывая глаза от солнца.

— Возможно…

Трупы были раздеты: шесть-семь десятков мертвецов, раздувшихся на жаре, разбросанных, словно вещи, потерянные во время бегства. Найюр без предупреждения послал коня в галоп, вынудив принца и его свиту отправиться следом.

— Содорас был моим кузеном, — раздраженно произнес Пройас, резко останавливаясь рядом с Найюром. — Отец будет в бешенстве!

— Еще одним кузеном, — мрачно заметил лорд Ингиабан. Ему вспомнился Кальмемунис и Священное воинство простецов.

Найюр втянул воздух, принюхиваясь к запаху разложения. Он почти забыл, что это такое: ползающие мухи, раздувшиеся животы, глаза, подобные разрисованной ткани. Почти забыл, как это свято.

Война… Казалось, будто сама земля трепещет.

Пройас спешился и присел рядом с одним из покойников. Смахнул мух латной перчаткой. Повернувшись к Найюру, спросил:

— А ты? Ты все еще веришь ему?

Он отвел взгляд, словно смутившись искренности вопроса. Ему… Келлхусу.

— Он…

Найюр помедлил, потом сплюнул, хотя следовало бы пожать плечами.

— Он видит разные вещи. Пройас фыркнул.

— Что-то твои слова не сильно меня успокаивают.

Он встал — тень принца накрыла мертвого конрийца — и принялся отряхивать пыль с богато украшенной юбки, которую носил поверх кольчужных штанов.

— Пожалуй, все как всегда.

— Что вы имеете в виду, мой принц? — спросил Ксинем.

— Мы считаем вещи более прекрасными, чем они есть на самом деле, думаем, что они будут развиваться в соответствии с нашими чаяниями, нашими ожиданиями…

Он открыл бурдюк и сделал большой глоток.

— У нансурцев даже есть для этого специальное слово, — добавил принц. — Мы — идеалисты.

Найюр решил, что подобные заявления отчасти объясняют тот благоговейный трепет, который Пройас внушает людям, в том числе и кастовым дворянам, таким как Гайдекки и Ингиабан. Смесь честности и проницательности…

Келлхус делает то же самое. Или не то?

— Ну, так что ты думаешь? — спросил Пройас. — Что здесь произошло?

Он снова взобрался на коня.

— Трудно сказать, — отозвался Найюр, еще раз оглядывая мертвецов.

Лорд Гайдекки громко фыркнул.

— Ха! Содорас не был дураком. Его превзошли числом. Найюр не был с ним согласен, но, не став спорить, пришпорил коня и поскакал к гребню горы. Почва была песчаной, дерн — рыхлым, и его конь — холеный вороной конрийской породы — несколько раз оступился, прежде чем добрался до вершины. Там Найюр остановился, прислонившись к луке седла, чтобы не так болела спина. Прямо на севере в дымке расплывались вершины гор Унарас.

Найюр немного проехал вдоль гребня, разглядывая истоптанную землю и считая мертвых. Еще семнадцать убитых: раздетых, как и прочие, руки искривлены, вокруг ртов кишат мухи.

Слышно было, как внизу Пройас спорит с придворными.

Пройас неглуп, но горячность делает его нетерпеливым. Он подолгу слушал рассказы Найюра об изобретательности кианцев, но до сих пор плохо представляет себе врага. Однако, с другой стороны, его соотечественники вообще не понимают, с кем им придется воевать. А когда люди, знающие мало, спорят с людьми, не знающими ничего, то непременно выходят из себя.

С первых же дней похода Найюр испытывал серьезные опасения насчет Священного воинства. До сих пор едва ли не все его предложения, высказанные на советах, либо просто отвергались, либо высмеивались в открытую. Мягкотелые придурки!

Во многих отношениях Священное воинство было полной противоположностью скюльвендской орде. Степной народ не терпел, чтобы за ним кто-то тащился. Никаких рабов, подтирающих задницу хозяину, никаких прорицателей и жрецов, и уж конечно никаких баб — их всегда можно найти во вражеской стране. Скюльвенды брали с собой ровно столько, сколько могли унести конь и всадник, — даже для самых долгих походов. Если у них заканчивался амикут и не удавалось раздобыть еды, они пили кровь своих коней либо ходили голодными. Их лошади были маленькими, невзрачными и относительно небыстрыми, но зато приспособленными к жизни под открытым небом. Коню, на котором Найюр ехал сейчас, не просто требовалось зерно вместо травы; ему требовалось столько зерна, что его хватило бы на трех человек!