Воин кровавых времен - Страница 66

Постепенно они протолкались в огороженный круг, превосходивший все прочие и по своему размеру, и по степени опьянения находившихся там людей. На дальней стороне круга Келлхус заметил поднятое знамя с Красным Львом, гербом дома Коифусов. Атьеаури стал пробираться к нему, ругая и понося соотечественников. Но когда они очутились неподалеку от костра, граф остановился.

— Вот, вам это будет интересно, — сказал он, усмехаясь.

Перед костром было расчищено значительное пространство, где стояли лицом друг к другу два галеота, полуголые, тяжело дышащие, и держали в руках по два посоха каждый. Келлхус понял, что концы этих посохов привязаны кожаными ремнями к запястьям борющихся. Вцепившись в отполированное дерево, они давили друг на дружку; белые торсы и загорелые руки бугрились от напряжения мышц. Зрители орали и подбадривали их криками.

Внезапно тот, который стоял ближе к Келлхусу, левой рукой рванул шест на себя, и его противник, споткнувшись, полетел вперед. Затем они заплясали вокруг огня, тяжело дыша, дергая за шесты, толкая их, и вообще делая все, что угодно, лишь бы уронить противника на утоптанную землю.

Тот, что был покрупнее, пошатнулся, и в какой-то момент казалось, будто он сейчас упадет в костер. Толпа ахнула, затем разразилась воплями, когда он восстановил равновесие у самой границы огненного столба. На его коротко стриженных густых волосах показался язычок пламени; это зрелище вызвало взрыв хохота. Боец дернулся и выругался. На мгновение показалось, что он сейчас запаникует, но тут кто-то плеснул ему на голову не то пивом, не то медом. Снова смех, перемежаемый криками о том, что это, дескать, не по правилам.

Атьеаури сдавленно хохотнул, потом повернулся к Келлхусу.

— Эти двое действительно ненавидят друг друга, — крикнул он, стараясь перекрыть гомон голосов. — Они жаждут не серебра, им нужно избить или обжечь противника.

— Что это такое?

— Мы называем это «гандоки», «тени». Чтобы победить своего гандоки, свою тень, ты должен уронить его на землю.

Атьеаури непринужденно рассмеялся. Смех человека, полностью уверенного в себе.

— Чурки, — добавил он, используя общепринятый уничижительный термин, обозначающий вообще всех не-норсирайцев, — они думают, что мы, галеоты, народ, не знающий утонченности, — так же и женщины говорят о мужчинах! Но гандоки доказывает, что это не совсем верно.

И тут внезапно, словно появившись из воздуха, между ними очутился Сарцелл, в тех же бело-золотых одеяниях, что были на нем в амфитеатре.

— Князь, — произнес он, отвесив поклон Келлхусу. Атьеаури резко повернулся.

— Что вы здесь делаете?

Шрайский рыцарь рассмеялся, глядя на графа своими большими глазами с неимоверно длинными ресницами.

— Полагаю, то же, что и вы. Я хотел посоветоваться с князем Келлхусом.

— Вы следили за нами! — возмутился Атьеаури.

— Ну что вы… — отозвалась тварь, притворяясь оскорбленной. — Я знал, что найду его здесь, наслаждающегося щедростью Ведущего Битву.

Он скептически оглядел нетрезвую толпу. Атьеаури посмотрел на Келлхуса; в его взгляде, пульсе, даже в самом дыхании чувствовалось едва скрываемое отвращение.

Келлхус понял, что граф считает Сарцелла изнеженным и самовлюбленным типом, особенно отталкивающим представителем вида, который он давно научился презирать. Вполне возможно, что изначально Кутий Сарцелл был именно таким: самодовольным кастовым дворянином. Но Сарцелл — настоящий Сарцелл — мертв. А то, что стояло перед ними в его обличье, было чародейской тварью, невероятно хорошо обученным животным. Оно убило Сарцелла и присвоило все, чем он обладал. Оно украло у шрайского рыцаря даже смерть.

Невозможно представить себе более совершенного убийства.

— Тогда ладно, — сказал молодой граф, отводя взгляд. Кажется, он был немного сбит с толку.

— Позвольте мне перемолвиться парой слов с рыцарем-командором, — попросил Келлхус.

Атьеаури скривился, но все же дал согласие и сказал, что будет ждать его у шатра Саубона.

— Беги, маленький, — сказал Сарцелл, когда граф принялся прокладывать себе дорогу через толпу галдящих соотечественников.

Раздался пронзительный вопль. Келлхус увидел, что рослый гандоки споткнулся и упал под ударами нескольких галеотов, выскочивших из круга зрителей. Но кричал не он, а его противник. Келлхус успел заметить упавшего за частоколом темных ног: кожа, вспухшая волдырями от ожога, в правое плечо и руку врезались дымящиеся угли…

Другие ринулись на защиту гандоки… Сверкнул нож. На утоптанную землю плеснуло кровью.

Келлхус взглянул на Сарцелла; тот стоял не дыша, поглощенный зрелищем драки. Зрачки расширены. Дыхание прерывистое. Пульс учащенный…

«Ему свойственны непроизвольные реакции».

Келлхус заметил, что правая рука твари задержалась у паха, словно борясь с непреодолимым порывом немедленно заняться мастурбацией. Большой палец поглаживал указательный.

Еще один крик.

Тварь, называющая себя Сарцеллом, явственно дрожала от сдерживаемого пыла. И Келлхус понял, чего жаждут эти твари. Безумно жаждут.

Из всех примитивных животных влечений, вредно влияющих на интеллект, ничто не могло сравниться по силе с плотским вожделением. В какой-то мере оно питало почти каждую мысль, служило поводом почти каждого действия. Именно это и делало Серве такой бесценной. Любой мужчина у костра Ксинема — кроме скюльвенда, — сам того не осознавая, знал, что наилучший способ поухаживать за ней — угодить Келлхусу. И они ухаживали за девушкой, поскольку ничего не могли с собой поделать.