Воин кровавых времен - Страница 78

К оглавлению

— Он — всего лишь человек, мой принц. Он сам так говорит … Кроме того, мы…

— А как там Ахкеймион? — вдруг спросил Пройас. Коренастый маршал нахмурился.

— Я думал, его имя под запретом.

— Я просто спросил.

Ксинем осторожно кивнул.

— Неплохо. На самом деле, очень даже неплохо. Он взял себе женщину, свою давнюю любовницу из Сумны.

— Да… Как там ее — Эсменет? Та самая, которая была шлюхой.

— Ему она вполне подходит, — сказал Ксинем, словно защищая ее. — Я никогда не видел его таким довольным, таким счастливым.

— Но у тебя голос обеспокоенный.

Ксинем прищурился, потом тяжело вздохнул.

— Пожалуй, да, — согласился он, не глядя на Пройаса. — Сколько я его знаю, он всегда был адептом Завета. А теперь… не разберешь.

Маршал поднял голову и взглянул в глаза принцу.

— Он почти перестал говорить про Консульт и свои Сны. Вам бы это понравилось.

— Так, значит, он влюблен…

Пройас покачал головой.

— Влюблен! Ты уверен? — спросил принц, не сдержав улыбку.

Ксинем хмыкнул.

— Он влюблен, да. У него уже которую неделю стоит не переставая.

Пройас расхохотался.

— Так, значит, и до него дошел черед?

Акка влюблен. Это казалось одновременно и невероятным, и странно неминуемым.

«Таким людям, как он, нужна любовь… Не таким, как я».

— Это верно. Да и она, похоже, от него без ума.

Пройас фыркнул.

— Ну, в конце концов, он ведь колдун.

Взгляд Ксинема на миг смягчился.

— Да, он колдун.

Последовало неловкое молчание. Пройас тяжело вздохнул. С любым другим человеком, не с Ксинемом, этот разговор прошел бы легко и непринужденно. Ну почему Ксинем, его дорогой Ксин, делается упрямым как осел в совершенно очевидных вопросах?

— Он по-прежнему учит Келлхуса? — поинтересовался Пройас.

— Каждый день.

Маршал улыбнулся — с трудом, словно смеялся над собственной глупостью.

— Так вот, значит, в чем дело? Вы хотите верить, что Келлхус — нечто большее, но…

— Он оказался прав насчет Саубона! — воскликнул Пройас. — Даже в подробностях, Ксин! В подробностях!

— Однако же, — продолжал Ксинем, недовольный тем, что его перебили, — он в открытую якшается с Ахкеймионом. С колдуном…

Ксинем в насмешку произнес последнее слово так, как его произносили другие: словно говорил о чем-то непоправимо испачканном.

Пройас повернулся к столу и налил вина; последнее время оно казалось очень сладким.

— Ну так и что же ты думаешь? — спросил он.

— Я думаю, что Келлхус просто видит в Акке то же самое, что вижу я и что когда-то видел ты… Что душа человека может быть добра, вне зависимости от того, кем…

— Бивень говорит, — отрезал Пройас: — «Сожгите их, ибо они — Нечистые!» Сожгите! Можно ли выразиться яснее? Келлхус якшается с мерзостью. Равно как и ты.

Маршал покачал головой.

— Не могу поверить.

Пройас устремил взгляд на Ксинема. Отчего ему вдруг сделалось так холодно?

— Значит, ты не можешь поверить Бивню.

Маршал побледнел, и конрийский принц впервые увидел на лице старого наставника страх. Ему захотелось извиниться, забрать свои слова обратно, но холод был таким сильным…

Таким истинным.

«Я просто следую Слову!»

Если человек не может поверить голосу Бога, если он отказывается слушать — пусть даже из лучших побуждений! — все откровения становятся пищей для ученых дебатов. Ксинем слушает только сердце, и в этом одновременно и его сила, и его слабость. Сердце не знает наизусть Священное Писание.

— Ну что ж, — неубедительно произнес маршал. — Вам можно не беспокоиться о Келлхусе — во всяком случае, не больше, чем обо мне…

Пройас прищурился и кивнул.

Было принуждение, было направление, было — самое яркое из всех — собирание воедино.

Настала ночь, и Келлхус сидел в одиночестве на скалистом уступе, прислонившись к стволу одинокого кедра. Много лет обдуваемые ветрами, ветви кедра тянулись к звездному небу и, разветвляясь, клонились к земле. Они словно были привязаны к раскинувшейся внизу панораме: лагерю Священного воинства, Хиннерету, спящему за огромным каменным поясом, и Менеанору, чьи далекие волны серебрились в лунном свете.

Но Келлхус не видел ничего из этого, во всяком случае — глазами…

Там слышались обещания того, что грядет, там обсуждалось будущее.

Там был мир, Эарва, порабощенный своей историей, традициями и животным голодом, мир, влекомый под молот того, что было прежде.

Там был Ахкеймион и все, о чем он говорил: Армагеддон, родословные королей и императоров, Дома и школы Великих фракций. И было колдовство, Гнозис, и перспективы почти безграничной власти.

Там была Эсменет, и стройные бедра, и острый, проницательный ум.

Там был Сарцелл и Консульт, и шаткое перемирие, порожденное загадкой.

Там был Саубон и мучительная борьба с жаждой власти.

Там был Найюр, и безумие, и военный гений, и возрастающая угроза того, что он поймет.

Там было Священное воинство, и вера, и стремление.

И там был отец.

«Что ты хочешь, чтобы я сделал?»

Вероятностные миры проносились сквозь него, обдавали его порывом ветра и разлетались подобно снопу искр…

Безымянный колдун, взбирающийся по крутому, каменистому морскому берегу. Пальцы, сжимающие сосок. Конвульсии оргазма. Отрубленная голова на фоне палящего солнца. Призраки, выходящие из утреннего тумана.

Мертвая жена. Келлхус глубоко выдохнул, а потом втянул в себя горьковато-сладкий запах кедра, земли и войны. Там было откровение.