Инстинктивно прижав ребенка к груди, Серве в ужасе оглядывалась по сторонам. «Эсми была права… Нам не следовало приходить!» Она посмотрела на Келлхуса и не удивилась спокойствию, с которым он наблюдал за бушующей толпой. Даже сейчас он казался божественным гвоздем, скрепляющим то, что произошло, с тем, что должно произойти.
«Он заставит их увидеть!»
Но рев усиливался, отдаваясь дрожью в ее теле. Несколько человек уже схватились за ножи, как будто яростные крики были достаточным основанием для кровавых бесчинств.
«Как много ненависти».
Даже Великие Имена, собравшиеся на свободном участке посреди двора крепости, кажется, обеспокоились, хотя все шло в точном соответствии с их расчетом. Они с непроницаемым видом смотрели на неистовствующую толпу. Уже вспыхнуло несколько драк. Серве видела сверкание стали среди плотной толпы — верующие, осажденные неверующими.
Какой-то изголодавшийся фанатик сумел проскользнуть мимо Сотни Столпов и ринулся к Воину-Пророку…
… Который вынул нож у него из руки — легко, словно у ребенка, — схватил одной рукой за горло и поднял над землей, как задыхающегося пса.
Крики постепенно стихли; все больше и больше перепуганных глаз оказывались прикованы к Воину-Пророку и его бьющейся жертве — и вскоре уже было слышно, как хрипит несостоявшийся убийца. От ужаса Серве не могла отвести глаз от Келлхуса. «Почему они делают это? Почему они навлекают на себя его гнев?»
Келлхус швырнул нападавшего на землю, и тот остался лежать недвижно — обмякшая груда плоти.
— Чего вы боитесь? — спросил Воин-Пророк.
Тон его был одновременно и печальным, и властным — не повелительные манеры короля, но деспотичный голос Истины. Готиан принялся проталкиваться через зрителей.
— Гнева Господня, — выкрикнул он, — карающего нас за то, что мы дали приют мерзости!
— Нет.
Его сверкающие глаза находили их среди толпы: Саубона, Пройаса, Конфаса и прочих.
— Вы боитесь, что по мере того, как моя сила возрастает, ваша начнет ослабевать. Вы делаете это не во имя Бога, а во имя корыстолюбия. Вы не в силах стерпеть, что кто-то владеет вашим Священным воинством. Но однако в сердце каждого из вас угольком тлеет вопрос, который вижу я один: «А вдруг он и вправду пророк? Какая судьба ждет нас тогда?»
— Молчать!!! — взревел Конфас, брызгая слюной.
— А ты, Конфас? Что скрываешь ты?
— Его слова — копья! — крикнул Конфас остальным. — Уже сам его голос — оскорбление!
— Но я всего лишь повторяю вам ваш собственный вопрос — а вдруг вы ошибаетесь?
Даже Конфас был оглушен силой этих слов. Казалось, будто Воин-Пророк говорит голосом Бога.
— Вы злитесь из-за отсутствия уверенности, — печально продолжал Келлхус. — Я спрашиваю лишь об одном: что движет вашими душами? Что заставляет вас осуждать меня? Действительно ли это Бог? Бог идет через сердца людей с уверенностью и славой! Так Бог ли идет сейчас через ваши сердца? Действительно ли Бог идет сейчас через ваши сердца?
Тишина. Едкая тишина страха, как будто они были сборищем испорченных детей, внезапно получивших выговор от богоподобного отца. Серве почувствовала, что по щекам текут слезы.
«Они видят! Они наконец-то видят!»
Но затем один из шрайских рыцарей по имени Сарцелл, — единственный, на чье лицо не легла тень сомнения, — ответил Воину-Пророку громким, чистым голосом.
— Все на свете одновременно и свято, и грешно, если говорить о сердцах людей — сказал рыцарь-командор, цитируя Бивень, — и хоть они сбиты с толку и тянут руки ко тьме, имя их — свет.
Воин-Пророк внимательно взглянул на него и процитировал в ответ:
— Внимайте Истине, ибо она в силе идет среди вас, и не будет она отвергнута.
Сарцелл ответил с блаженным спокойствием:
— Бойтесь его, ибо он — мошенник, Ложь, обретшая плоть, идет он среди вас, чтобы загрязнить воды вашего сердца.
И Воин-Пророк печально улыбнулся.
— Говоришь, ложь, обретшая плоть, Сарцелл?
Серве заметила, как его взгляд скользнул по толпе, потом задержался на стоящем неподалеку скюльвенде.
— Ложь, обретшая плоть, — повторил он, глядя в напряженное лицо чудовища. — Охота не должна прекращаться… Помни об этом, когда будешь вспоминать секреты битвы. Великие все еще прислушиваются к тебе.
— Лжепророк, — бросил Сарцелл. — Князь пустого места. И, как будто эти слова были сигналом, шрайские рыцари кинулись на Сто Столпов, и закипела яростная схватка. Кто-то пронзительно закричал, и один из рыцарей упал на колени, зажимая левой рукой обрубок правой. Еще один пронзительный крик, и еще, а потом толпа голодных людей, словно пробудившись при виде крови, хлынула вперед.
Серве закричала, вцепилась в белый рукав Воина-Пророка, с неистовым безрассудством прижала к себе ребенка. «Этого не может быть…»
Но все было тщетно. После нескольких мгновений ужасной бойни шрайские рыцари добрались до них. Словно в кошмарном сне, Серве смотрела, как Воин-Пророк поймал чей-то клинок ладонями, сломал его, а потом прикоснулся к шее нападавшего. Тот рухнул. Другого Келлхус схватил за руку, которая внезапно обмякла, а потом его кулак прошел через голову нападавшего, словно это был арбуз.
Где-то невероятно далеко Готиан орал на своих людей, приказывая им остановиться.
Серве увидела, как рыцарь с лицом безумца мчится на нее, воздев меч к солнцу; но потом он очутился на земле, нашаривая кровоточащую рану у себя в боку, а ее грубо схватила чья-то рука, перевитая шрамами и невероятно сильная.